– Извини, Гел, я заставил тебя страдать… Ты простишь меня?
Гел нежно обняла его и поцеловала. В отличие от Бюшгенса, она получила от этой близости лишь ощущение физического неудобства, лежа на решетке, да надежду на отсрочку приговора, который рано или поздно вынесет ей Макс. Она не могла поверить, что то, что между ними произошло, может быть для него серьезным событием в жизни. Между тем Макс думал иначе.
– Гел, ты необыкновенная девушка. Я бы хотел каким-то образом закрепить наши отношения… Надеюсь, ты не откажешься поужинать сегодня со мной у меня дома?
Гел была удивлена. Такой чести никто из знакомых ей девушек не удосуживался. Зверь сам шел ей в руки.
– Конечно, я буду только рада… Но как же выступление?
– После выступления, и пусть все видят, что ты пошла со мной… Гел, во мне все перевернулось…
А он сентиментален, кто бы мог подумать!
Вечером этого же дня она танцевала для посетителей бара, и многие, видевшие ее на сцене, заметили, что Гел в ударе, что все движения ее проникнуты любовью, страстью, самой жизнью. Толстяк с рыбьими глазами, не дожидаясь конца представления, зашел к Максу в кабинет и выложил на стол пачку долларов.
– Слушай ты, педрила, – проговорил он, глядя на побледневшего Макса наливающимися кровью глазами, – эта сучка не стоит, конечно, этих денег, но пусть тогда они достанутся тебе. Отдай ее мне хотя бы на ночь, ты же ее хозяин, что тебе стоит приказать ей. У меня много денег, а потому ты должен служить мне. Я пришел сюда только из-за Гел, и она должна стать моей.
– Гел – моя жена, – вдруг произнес Бюшгенс и сам подивился магическому воздействию этой фразы на самого себя. – И она никогда не достанется вам, старым обезьянам, и заруби это себе на носу.
– Что ты сказал? Да ты знаешь, кто я? Там, в зале, шесть человек из моей охраны, но я пришел к тебе один… Я пришел к тебе, чтобы сделать дело, чтобы отдать тебе эти бабки… Ты, щенок, голубая тварь…
Макс не помнил, как в его руке оказался пистолет. Он, повинуясь инстинкту самосохранения, достал его из ящика письменного стола, за которым сидел, и, глядя на свирепое лицо толстяка, имени которого он не знал и не желал знать, выстрелил ему прямо меж его белых, в красных кровавых прожилках, глаз.
Толстяк свалился на пол. Макс знал, что выстрела никто не слышал. Во-первых, его пистолет был с глушителем (он держал его в столе постоянно заряженным, что придавало ему чувство защищенности и силы), во-вторых, Гел в зале танцевала под громкую музыку, в-третьих, его кабинет находился в конце коридора, и звука выстрела не могли услышать даже люди, работающие на кухне, располагавшейся здесь же, в подвальном помещении, за двумя кладовыми, – слишком толстые были стены.
Надо было срочно действовать. Он отволок труп к двери, ведущей в комнату отдыха, подтащил к большому раскладывающемуся дивану, открыл его и уложил мертвое тело в деревянную его нишу, прижал второй половинкой, и ему почудилось, что никакого убийства и не было. Он снова в комнате был один. Разве что кровавый влажный след мешал ему поверить в свою же спасительную иллюзию. Макс принялся подтирать полы мокрой тряпкой. Руки его дрожали. Он знал, что через некоторое время люди из охраны толстяка его хватятся и непременно придут сюда. Макс скажет им, что у него никого не было. Но эти парни все равно будут искать его…
Он подождал, когда полы подсохнут, сел за стол и позвонил наверх, администратору, и попросил, чтобы тот прислал ему Гел.
Она пришла лишь четверть часа спустя – ее несколько раз вызывали на «бис». Сильно напудренная, в фантастическом парике и обрывках старинных кружев, едва прикрывавших ее бедра, Гел, румяная и веселая, улыбнулась Максу. Бедняжка, она ничего не знает…
– Гел, я только что убил толстяка. Мы должны бежать. Ты слышишь меня?
Но до нее, казалось, еще не дошел истинный смысл фразы. Она продолжала улыбаться.
– Гел, я убил его! Его труп лежит в диване. «Черная лангуста» закрывается. Ты бежишь со мной?
Теперь Гел все поняла.
– Нет, «Черная лангуста» не закрывается… Где труп? Ты убил этого козла? Где он… В диване? Покажи!
Она сорвала с себя парик и промокнула им вспотевшее лицо. Макс привел ее за руку в комнату, поднял половинку дивана и показал утрамбованное в тесноте окровавленное тело.
– Мы должны избавиться от него, слышишь? Избавиться от трупа немедленно. Ведь это же Карпович, он пришел не один, в зале гудит его братва, его охрана. И это просто чудо, что его еще не хватились. Где твоя машина?
– У ворот.
– Ты должен подъехать к грузовому лифту впритык и поднять этого типа. Я помогу тебе… Не раскисай, я же с тобой!
Макс выбежал из кабинета и перекрыл проход с лестницы, ведущей в подвал, заперев дверь на замок. После этого через кухню выбежал на улицу, подогнал машину к люку – грузовому лифту, с помощью которого обычно в кухню сгружались привезенные продукты, открыл его и сам на четвереньках спустился в одну из кладовых. Оттуда, звеня связкой ключей, он бросился по коридору в свой кабинет. Вместе с невозмутимой Гел они вытащили за ноги тяжеленное тело толстяка, завернули его в покрывало, чтобы не оставлять следов крови на полу, и поволокли в кладовку. Включив лифт, они подняли труп наверх и уложили в багажник машины. Все заперли, вернулись в кабинет, где Гел тщательно уничтожила все следы крови с пола и внутри дивана. После чего она поднялась наверх, чтобы продолжить выступление, а Макс спустя некоторое время последовал за ней, чтобы выпить в баре стакан неразбавленного виски.
– Какая гадость… – сказал он, пьяно улыбаясь бармену. – Наша водка все-таки лучше…