Гел с Земцовой с ужасом смотрели на большую розовую заплатку чуть пониже поясницы Белоконь. Она уничтожила шрам. А ведь он был, и был именно на том самом месте, где ставил свое клеймо всем своим девушкам Михаил Семенович.
– Оля, где твой шрам?
– Какой шрам? – на всякий случай спросила Белоконь, все еще надеясь на чудо, на то, что все то, что сейчас происходит с ней, никак не связано с самыми постыдными страницами ее жизни.
– У тебя здесь, – Гел довольно бесцеремонно ткнула пальцем в розовое пятно на ягодице Белоконь, – был шрам. Ты свела его? Зачем? Тебя кто-то просил это сделать?
– Нет.
– Тогда зачем же ты его вывела? – теперь звучал голос Юли.
Гел в это время задрала подол своего платья и, обойдя Ольгу, продемонстрировала ей свой шрам.
– Теперь понимаешь, кто мы?
– Но что вы хотите от меня?
– Расскажи про свой шрам и каким образом он оказался на твоей заднице. Бахрах мертв, так что можешь говорить спокойно, ничего не опасаясь.
– Мертв? – воскликнула Ольга и тотчас поняла, что выдала себя этим эмоциональным порывом. – А что с ним?
– Инсульт, – коротко ответила Земцова. – Так это он тебе сделал шрам? При каких обстоятельствах?
– Это не он. Это другой человек, но его действительно нанял Михаил Семенович, – слезы выступили на глазах Ольги. – Его звали…
– Гамлет?
– Да. Но если вы все знаете, тогда зачем же меня пытаете? Я хотела все забыть, забыть… Я вышла замуж…
– Но люди Бахраха продолжали навещать тебя, и ты подписывала документы?
– Да… Все так. Но что вам нужно от меня?
– Мы хотим, чтобы ты нарисовала нам рисунок твоего шрама, – сказала Юля. – Ты помнишь его?
– Да там помнить нечего… У вас есть ручка?
– Это тебя устроит? – Гел протянула ей губную помаду. – Нарисуй на зеркале.
И Ольга, словно находясь под гипнозом, вывела красным: «3U». И тут же увидела, как изменились лица обеих девушек. С них словно стерли напряжение и раздраженность.
– Три. Отлично, – сказала Гел. – Спасибо. Теперь никто не сможет потревожить твой покой. Ты свободна, Ольга.
– Вы тоже из Саратова? – она еще не верила в услышанное.
– Да. Но тебе лучше забыть все то, что произошло сегодня и тогда, давно… Не так ли?
– Ответь мне только, – вдруг сказала Юля, – как случилось так, что ты, нарушая все условия своего устного контракта с Бахрахом, посмела выйти замуж?
– Просто вышла, и все. Когда я познакомилась с Антоном, то поняла, что если не выйду за него замуж и не рожу ребенка, то сойду с ума от страха. Ведь если вы все знаете, то должны понять меня. Я постоянно жила в ожидании расплаты… – Она уже рыдала. – И мне, если честно, было тогда все равно, что со мной будет. Главное было заключено в Антоне. Вы, наверное, удивитесь, но я рассказала ему обо всем. Мы продали квартиру, которую купил для меня Бахрах, и купили другую, в другом районе Москвы. И лишь единственный пункт моего контракта, как вы говорите, с Бахрахом, который я не нарушила, был тот самый клуб «Чайка», где я должна была работать руководителем хорового кружка.
– Это Бахрах тебя туда определил?
– Нет. Когда я приехала в Москву, то сначала вообще не знала, чем мне заняться. Деньги были, но я не могла сидеть без дела. И вот тогда-то я и записалась в этот клуб. Первое время работала там бесплатно, пела в ансамбле, а потом мне предложили место руководителя хоровой группы, и я согласилась.
– И ты уведомила об этом Михаила Семеновича?
– Конечно! И он обрадовался. Сказал, чтобы я находилась там все то время, пока мы с ним работаем. Хотя никакой работы не было. Лишь приезжали какие-то люди с кожаными папками, набитыми документами, которые я должна была подписывать.
– Ты не догадывалась, что это за документы?
– Догадывалась. Я же не вчера родилась. Думаю, что он сделал меня директором какой-нибудь фирмы, через которую проводил деньги. Если не нескольких фирм…
– Он говорил тебе, когда ты будешь свободна?
– Да, конечно. Ко мне должен был приехать один человек, фотография которого все это время находилась у меня… Точнее, две фотографии. И я должна была отдать ему конверт.
– А что в нем? Он у тебя, этот конверт?
– Да… У меня. Но только… Словом, я вскрыла его. Вернее, это не я, а Антон. Когда я ему все рассказала, он испугался и сказал, что тот человек, который должен был прийти ко мне и которого я узнаю по фотографии, может быть убийцей… То есть он должен будет убить меня, как свидетельницу махинаций Бахраха. И тогда я позволила ему вскрыть конверт. Можете себе представить мое удивление, когда там я прочла всего одну строчку…
– Что там было написано? Ты помнишь? – Гел в нетерпении сжала свои кулачки. – Ну?
– Там написано: «Катя Уткина. Садово-Сухаревская, 28, кв. 81».
– Вот и все! – вздохнула с облегчением Гел. – Все. Круг замкнулся. Ты молодец, Оля Белоконь. А теперь мы с Земцовой должны извиниться перед тобой. Мы были так бесцеремонны…
– Да уж… – Ольга стояла перед ними почти голышом и дрожала всем телом. – Девочки, мне бы выпить. Я совсем замерзла… Да и накинуть что-нибудь на плечи не мешало бы…
– Тебе нравится мое платье? – вдруг спросила Гел, сверкая глазами.
– Да, но…
Гел быстро, через голову стянула с себя платье и бросила его в руки оторопевшей Ольги.
– Надевай, а я что-нибудь придумаю. Юля, – она обратилась к Земцовой, – ты не могла бы съездить с одним из твоих ухажеров за платьем ко мне домой?
– Да, конечно, но как ты-то, Гел?
– Я без одежды чувствую себя, может, даже уютнее. Или ты забыла, кто я?
Ольга, мало что понимая из этого разговора, надевая платье Гел, продолжала смотреть на нее удивленными глазами. Ей казалось, что в этот вечер с нее вместе с мокрым и грязным платьем сорвали нечто большее, что так мешало жить и дышать…