Роспись по телу - Страница 56

Чтобы не вызвать подозрения столь неестественным поведением и продемонстрировать истинные чувства человека, внезапно узнавшего о смерти своей сестры, Гел снова принялась звонить и стучать в дверь. Она кричала что-то об имуществе сестры, о том, что она «так это дело не оставит», что привезет сюда представителя власти или управдома, что не позволит «какой-то там наглой матери-одиночке занимать чужую жилплощадь, которая принадлежит законным наследникам», и все в таком же духе. И реакция последовала незамедлительно. На пороге вновь возникла «мать-героиня» с младенцем на руках. Ребенок надрывался от крика, и Гел, не привыкшая к такого рода сценам и детскому плачу, немного поостыла.

– Имущество? Какое? Да она все продала, что можно было, – уже более человечным тоном сказала женщина. – Я понимаю, конечно, ваши чувства. Вот только объясните мне тогда, где же вы, ее сестра, были, когда она села на иглу, когда устраивала из этой квартиры бордель, когда приводила сюда бомжей и всякое отребье, когда ей нечего было есть и она готова была наброситься на каждого, чтобы отобрать деньги и купить себе дозу? Вы давно видели ее?

– Давно, – Гел старалась смотреть мимо глаз женщины.

– Она погибла, понимаете? И погибла не от наркотиков, а от того, что вы ей не помогли. Я не имею конкретно вас в виду. Но ведь Марину не в капусте нашли. У нее наверняка имеются родственники, подруги… я не знаю… И никто не протянул ей руку помощи. А ведь она была красивой девушкой, культурной, воспитанной. Всегда хорошо одевалась, да и в доме у нее было полно дорогих вещей. Кажется, она где-то работала.

– А вы-то откуда все это знаете?

– Я ее соседка, живу в однокомнатной, прямо под ней, – призналась женщина.

– Значит, вся эта трагедия происходила на ваших глазах?

– Ну не то что на моих, но все равно… Я многое видела, приходила к ней, звала к себе то супу поесть, то помыться, потому что у нее все трубы прорвало, и она не могла пользоваться ванной; то погреться, потому что у нее батареи не работали… Она была хорошей девушкой. Всегда такая приветливая, добрая, угощала моих ребят конфетами, шоколадом. Прямо не верится, что может сделать какое-то зелье с человеком. Вы бы видели ее перед смертью: кожа да кости, синяки на руках и ногах, взгляд потухший, волосы сальные… К ней стали приходить мужчины…

– А кто посадил ее на иглу? – прервала ее излияния и воспоминания Гел.

– Один парень. Она любила его, а он был наркоманом. Он и начал продавать ее вещи. Сначала шубу, потом пальто, сапоги, мебель, холодильник…

– Как она умерла? Когда?

– Недели две тому назад…

Почти одновременно с Катей Уткиной, подумала Гел.

– А куда делся тот парень?

– Неизвестно. Думаю, что тоже плохо кончил, может быть, даже раньше Марины. Он исчез, а она осталась…

– А вы решили воспользоваться ситуацией и заняли чужую квартиру? И вам не стыдно?

– Деточка, вот будут у вас, у такой красивой и молодой, когда-нибудь детки, не такое ради них сделаете.

– Неправда. Я никогда не позволю, чтобы мои дети в чем-то нуждались. Я – не ходячий инкубатор. Не крольчиха. И у меня будет детей ровно столько, сколько я в состоянии буду поставить на ноги. А вы – безнравственная женщина, спекулирующая своим выводком. Не думаю, что ваши дети скажут вам когда-нибудь спасибо за то, что появились на свет. Да еще и без отца…

И, сказав это, Гел с гордо поднятой головой стала спускаться с лестницы. Дверь долго не захлопывалась у нее за спиной, и она поняла, что ее слова попали точно в цель.

В метро она позвонила Земцовой и спросила, что нового в «Черной лангусте» и встретили ли они там Германа или Фиолетового.

– Герман вместе с Гел вышел из бара и отправился с ней в неизвестном направлении, – услышала она в ответ, и ей показалось, что она сходит с ума.

Глава 9

31. Шубин

На этот раз Наташа Зима не плакала, не устраивала истерик, не просила Шубина остаться. Игорь был бы крайне удивлен, если бы узнал, что в тот момент она действительно воспринимала свалившееся на нее одиночество чуть ли не с благодарностью. Наташа объясняла это для себя исключительно желанием спокойной жизни. Она устала от ревности, которая пожирала ее изнутри и приносила ей одни лишь страдания. А уж после разговора с Юлей, когда не осталось никаких сомнений в том, что Шубин уйдет от нее, Наташа неожиданно испытала странного рода облегчение. Ей стало легко при мысли, что теперь она будет свободна как в чувствах, так и поступках. Она вернется в свою квартирку, устроится на работу, и жизнь наполнится новыми красками и впечатлениями. Она собрала свои личные вещи и вернулась к себе. Купила торт, кассету с фильмом «Невыносимая легкость бытия» и, вымыв пол в квартире, освежив ее таким образом, расположилась перед телевизором. И удивительное дело, ей в тот вечер было не так уж и плохо. Она отдыхала и строила планы на будущее. Примерно в такой же лени и праздности прошел и второй день. Когда же вечером в дверь позвонили и она по звонку определила, что пришел Шубин, сердце ее нисколько не взволновалось – оно продолжало биться так же ровно, как и до его звонка. Наташа встала и, отряхивая с пижамы крошки подсохшего торта, пошла открывать.

Шубин не умел красиво говорить. Он лишь привлек Наташу к себе, обнял и на ухо прошептал ей: прости меня. Это была последняя нежность Шубина, который пришел, чтобы проститься с Наташей. Он принес деньги, и Наташа, до этого уже несколько раз рисовавшая себе эту встречу с фигурирующими в ней деньгами и собиравшаяся отказаться от денег и чуть ли не швырнуть их в лицо Игоря, на самом деле приняла их. Со вздохом, как бы говоря: ну что ж, надо так надо.