Она сказала об этом Дмитрию.
– Твои деньги, ты и поступай, как считаешь нужным. И если ты поможешь мне сейчас, я никогда не забуду… И вообще, я очень жалею, что когда-то был груб с тобой…
Дмитрий заплакал. И слезы покатились по его распухшему, изуродованному лицу.
– Я поеду в морг… Ты не хочешь со мной?.. – спросила она осторожно.
– Нет, я не смогу смотреть на него. Я даже не представляю себе, что будет на похоронах. Ты же видишь, что я весь на нервах, мне плохо… Кто бы знал, как мне плохо.
Юля вышла из квартиры Дмитрия с тяжелым чувством, словно оставила склонного к суициду человека с острой бритвой в руках или лошадиной дозой яда в стакане. Она боялась за Дмитрия. Зато теперь, после того, как она поговорила с ним, ей стало ясно, что он ни о какой Гел никогда прежде не слышал. И даже не запомнил правильное название бара: назвал вместо «лангусты» «мангуста». Но и Бахрах-старший не мог так нелепо пошутить, оставив ему посмертную записку ради того, чтобы лишний раз позлить своего непутевого сына. Скорее всего, он хотел оставить ему деньги или какие-нибудь драгоценности, но, поскольку до самой смерти между сыном и отцом были сложные и неприязненные отношения, Михаил Семенович мог просто в силу своего характера заставить сына хорошенько помучиться, прежде чем тот сможет получить хотя бы что-то из отцовского наследства. Но если предположить, что и Катя Уткина была одним из звеньев этого ребуса, то кому понадобилось ее убивать? И имеет ли к этому отношение… Олег Хмара?
Из машины она позвонила Шубину. Рассказала про Дмитрия. Они договорились встретиться в городском морге через полчаса.
Судмедэксперт, предупрежденный Корниловым о приезде Земцовой, встретил их – Юлю и Игоря – довольно тепло и даже предложил выпить. Но они отказались. Юля смотрела на тело человека, которое было когда-то таинственным Михаилом Семеновичем, и пыталась понять, что движет людьми на пути к богатству? Желание быть независимым или же все-таки жажда власти? Бахрах, с виду обыкновенный мужчина преклонных лет, был хорошо сложен и при жизни обладал довольно приятной наружностью. Даже мертвое его лицо выражало высшую степень покоя и уверенности в себе. Она ужаснулась этому открытию – ведь перед ней лежал труп!
– Инсульт, – услышала Юля за спиной и вздрогнула. – Жара, вот старик и не выдержал…
После морга приехали к Юле домой. По дороге купили еды, вина. Действовали не сговариваясь, так, словно не существовало никакой Наташи Зимы, никого…
Поужинали и, усталые, вытянулись на постели. Как муж и жена. Как любовники. Как очень близкие люди…
Женя Рейс открыла глаза, и ужас ледяной волной окатил ее помутившееся сознание. Она была в палате одна, рядом с кроватью стояла система жизнеобеспечения.
Сейчас, когда прошло какое-то время, она поняла, что там, дома, находясь на грани отчаяния, она чуть было не совершила самую большую ошибку в своей жизни. Но вовремя одумалась. Принялась промывать желудок.
В голову полезли мысли о том, как другие женщины переживают изнасилование. Некоторые вот, как она, пьют горстями таблетки. Другие лезут в петлю. Третьи наглухо запирают свою личную жизнь и превращаются в мужененавистниц. Она гнала от себя воспоминания, но тщетно.
– Познакомьтесь, это Женя, – сказал Корнетов, и она вдруг почувствовала, что он крепко держит ее за руку. До нее постепенно стало доходить, где она находится. Распаренные мужики, голые девушки с затравленными лицами.
– Ты зачем привел меня сюда? – спросила она, все еще уверенная в том, что в любую минуту сможет вырваться из его цепких лап и убежать.
– А ты не догадываешься? Я соскучился по тебе.
– Ты хочешь показать своим друзьям, насколько сильно ты по мне соскучился? Прямо здесь, у них на глазах?
– А почему бы и нет…
– Отпусти мою руку, иначе…
– …иначе что? Иначе мы будем брыкаться, кусаться? Разве тебе не хочется познакомиться с моими друзьями?
И вот в тот момент, когда Корнетов подтолкнул ее легонько в спину, направляя к своим дружкам, Женя поняла, что надо действовать. Она резко повернулась и ударила Корнетова прямо в лицо. Кулаком. Затем, воспользовавшись тем, что тот от неожиданности отпустил ее руку и схватился за разбитый нос, бросилась к столу и одним движением руки смахнула с него несколько бутылок. Послышался звон битого стекла. Одна из девушек завизжала и соскочила с мужских колен, бросилась к выходу. Другая спряталась под стол. А Женя, схватив со стола большое блюдо с остатками еды, швырнула его в сторону, словно желая устроить как можно больше шума. Она действовала нелогично, круша все подряд, пока не почувствовала, как сильные руки схватили ее и куда-то понесли. «Ну и девка у тебя, Миша, огонь… Держи ее… Я аж протрезвел в натуре… А ты, маленькая, расслабься. Мужики, вот не знал, что могу протрезветь… Не рыпайся, маленькая, веди себя смирно…»
…Кто-то вошел в палату. Высокий мужчина в бирюзовом халате и такой же шапочке. Представился Виктором Ивановичем и сел напротив Жени.
– Как вы себя чувствуете, Женя?
– Сносно.
Она смотрела на него и пыталась понять, знает ли он, врач, что с ней произошло, и если нет, то стоит ли ему говорить об этом.
– Мы взяли все необходимые анализы, вас осматривали судмедэксперт и наш гинеколог. И теперь от вас зависит, заводить уголовное дело или нет. Там, в коридоре, человек из прокуратуры, он хотел бы с вами побеседовать…
– Я не готова говорить на эту тему с посторонним человеком. Если можно, вызовите ко мне, пожалуйста, Наташу Зиму, а еще лучше – Земцову. Мне надо посоветоваться.